Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честно – и мертвым, и живым,-
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.
(А.С.Пушкин)
Да, Вы правы – путь в педагогику, так же как и путь к храму, у каждого человека свой, не простой, особенный…Может быть оттого, что настоящие мысли о педагогике попадают в голову изнутри?
——————–
Но, я огорчу Вас. К сожалению, я не знаю, из какого теста пекутся педагоги, я даже не знаю «как учить на учителя». Однако, и в этом я уверен, горизонты педагогики не могут быть освоены в одиночку. Путь незнаком, ночь темна, и дорога полна опасностей. Поэтому, на этом пути необходим ЧЕЛОВЕК. Тот, который лишен голоса родной крови, но желает тебе блага и бережно омывает твои раны на тернистом пути. Тот, который, привязавшись к тебе, находит силы и мудрость быть на дистанции, и не портить твою поступь развращающей заботой…
——————–
Да, Да – Вы правы, неплохой пример. Однако, мне больше нравиться сравнивать с образцами, которые содержит Библия. Помните притчу о том, как сыны Израиля скитались в пустыне: так вот – Божья слава двигалась впереди в виде облака, только таким образом Бог мог руководить Израилем. Но представьте себе, что случилось бы, если бы присутствие Бога, символизируемое облаком, оказалось бы посреди израильтян: вместо того, чтобы вести их, это облако покрыло бы все туманом, и Израиль сбился бы с пути. ЧЕЛОВЕК, в чем-то, похож на это облако…
——————–
На врачевателя души, говорите? Не совсем так. Врачеватель души нужен скорее тем, у кого мысли о педагогике попадают в голову извне. ЧЕЛОВЕК же нужен для «повивания души», ищущей настоящую педагогику.
——————–
Возможно, Вы правы. Скорей всего так, мне повезло больше других – однажды я повстречался с ЧЕЛОВЕКОМ. Было это в безумные девяностые, на четвертом курсе одного из престижных факультетов университета. Себялюбие и эгоизм, амбиции и цинизм, власть и бизнес – столпы, на которых счастливо покоились наши тогдашние представления о будущем; столпы, которые, как нам казалось, должны были надежно защитить нас от терзаний поиска правды и истины. Терзаний, которые привели нас в университет и были, к счастью, ещё не забыты. Терзания, которые не позволили после первого курса трусливо спрятаться от призыва, а «пойти в солдаты», в армию, ломающую и убивающую на рубеже эпох. Терзания, которые, наполняли душу смыслом на втором курсе, но уступившие организованному натиску лживых и похотливых девяностых…Мы чувствовали неясное расхождение между нашей реальной жизнью, как мы её переживаем, и тем идеальным представлением о себе, которое коренилось в глубинах каждого из нас. В глубинах, не доступных прагматичным интервенциям номенклатурного капитализма девяностых… Но, не легко плыть против течения, да ещё в мутной воде… Мы теряли себя и нужен был тот, кто помог бы себя найти.
——————–
И вот, однажды, в аудиторию вошла ОНА. ОНА, которая изначально была обречена на улыбчивое безразличие, так как ОНА вела педагогику – науку, которая имела в нашем студенческом статусном рейтинге самые низкие показатели. ОНА, которая была обречена на одиночество в аудитории, потому что мы знали, что ОНА ставит на экзамене только «4» и «5» и не отмечает отсутствующих. ОНА, которая своей простотой и непохожестью на переполненных чувством собственного достоинства преподавателей вызывала скорее недоверие и настороженность.
——————–
Нет, лица её, одежды, даже оттенков голоса я не помню. Помню лишь чувство, которое, появилось тогда. Чувство безграничного доверия этому человеку. Чувство уверенности в том, что она знает, что есть благо каждого из нас… Доброе, улыбчивое, по-детски задорное, и в то же время, по-философски глубокое и ненавязчивое знание об этом благе.
——————–
Вы спрашиваете – как она учила? Прежде всего, памятуя о том, что знак параграфа выглядит как орудие пытки, а прекрасную идею можно легко докультивировать до культа… Если же опустить весь джентльменский набор её педагогического мастерства, коим она обладала уже тогда в полном объеме, и обратить внимание на особенности её профессионального почерка, то ответить на Ваш вопрос можно так: она учила паузами…
——————–
Ваше удивление мне знакомо. Многие этого не видят, увлекаясь её живой и насыщенной речью. Но, смею Вас заверить, искусством воздействовать паузой она владеет в совершенстве. Паузой незаметной, в вопросе, в суждении, в невербальной жестикуляции, в анекдотах на грани фола. Паузой, которая позволяет задуматься, соотнести сказанное со своим жизненным опытом, размышлять, конструктивно оппонировать. Паузой, позволяющей учить только тому, что могло быть усвоено в данный момент, действовать и говорить, принимая во внимание ограничения и предрассудки аудитории.
——————–
Нет, её эрудиция здесь не при чем. Скорее это чувство возможности, то есть способность знать, когда лекция, опыт или упражнение окажут правильное воздействие. Ведь учение должно происходить в правильное время, в правильном месте и в правильном обществе, или оно будет потеряно. Способность чувствовать возможность, некая педагогическая интуиция – вот тот опорный виток, на котором крепится узор её педагогического мастерства.
——————–
Вы говорите, что она «учила нас любовью»? Я, вероятно, удивлю Вас, если скажу, что нет. Как опытный педагог она прекрасно понимала, что значит позволить любви вторгнуться в педагогический процесс. Ведь движение к зрелости и горизонтам самости требует от педагога чувственной дистанции в отношении обучаемого. Имеет ли необходимую дистанцию тот, кто любит? Она заботилась о нашем благополучии с такой же степенью вовлеченности, как отец и мать заботятся о своих детях. Но, о тонкой грани, разделяющей любовь и заботу, помнила всегда. Она учила дистанцией…Искусство, которое нельзя освоить по книгам.
——————–
К чему привели её лекции? К пробуждению и душевному ренессансу нашей самости. Жизнь по принципу обладания, с доминированием экспансивных решений – вдруг показалась теперь ничтожной; то, что раньше отбрасывалось как абсурдное – стало наполняться смыслом. Истинные жизненные цели, вытесненные и ретушированные фикциями собственной значимости и обладания, вдруг вновь знакомо блеснули на горизонте нашей жизни…
——————–
Нам стало легко на душе? Отнюдь, от этого, к удивлению, вдруг стало страшно и тревожно внутри… Возможно поэтому, некоторые из нас, под различным благовидным предлогом, вдруг перестали посещать её занятия. От этих занятий нередко становилось некомфортно. Мы уходили с её лекций, но не могли уйти от себя…А когда возвращались с волнением внутри, то внимательно и напряженно вслушивались, не соглашались, упрямо оппонировали – мучительно защищая, таким образом, ставший привычным и комфортным прежний образ жизни. Тот образ жизни, который ненавидел беспомощность и страдания, восхищался достижениями и успехом, престижем и общественным признанием, направляемый не любовью, а господством. Образ жизни как отказ относиться к чему-либо с глубокой серьёзностью и вовлеченностью, как отвержение попытки реализации в полноте своих способностей. Как Иона попытался избежать ответственности пророчества, так и мы в определенный момент споткнулись на пути использования своих способностей в максимальной степени, предпочитая безопасность средних, не требующих многого, достижений, в отличие от целей, требующих полноты собственного развития.
——————–
Как Вы сказали? «Она сделала нас настоящими педагогами»? Нет, она только приоткрыла для нас окно в мир педагогики, которое, как оказалось, так легко заслонить печатной страницей учебного пособия – в истории любой науки есть своё средневековье. Но, важно другое – мир педагогики она открыла нам изящно и без пренебрежения к другим Учителям. Она всегда учила уважению к иному, считая, что задача наставника состоит в том, чтобы учить только тому, что он знает и чувствует сам. Учитель не должен вызывать в учениках сомнение в других, так как они могут быть полезны обучаемому на других стадиях развития. Она понимала, что главная цель педагогической деятельности состоит в реализации наших внутренних качеств, а не в зависимости от Учителя или почтения к нему.
——————–
Она учила нас принимать сущность других людей, далеко не всегда идеальную, со всеми пpисущими ей изъянами и недостатками. Ведь мы же не сетуем на то, что вода мокpая, что солнце жаркое, а мороз зимой щиплет уши. Как pебенок смотpит на миp наивными, шиpоко pаспахнутыми глазами, ничего не ожидая и не тpебуя от него, не кpитикуя и не оспаpивая его, пpосто наблюдая то, что пpедстает его взоpу, точно так же она учила воспpинимать пpиpоду дpугих людей. Воспpинимать человеческую пpиpоду такой, какая она есть, а не такой, какой мы хотели видеть ее. Она учила смело смотpеть на то, что пpедстает взору, не пpищуpиваясь и не надевая очки. Однако, смотреть так на мир оказалось очень трудно…
——————–
Была ли она жестокой по отношению к нам? Была, и неоднократно. Только не жестокая – жесткая. Особенно, в тех случаях, когда была настоящая, не кабинетная педагогика. Во время педагогической практики, в одном из анапских пионерских лагерей, мы, однажды, радостно поделились с ней своими достижениями: наши подопечные лучше всех заправляют койки, лучше всех рисуют стенгазету, а также быстрее всех «становятся добрыми и нравственными». Заявлено это было с претензией на похвалу и, как минимум, на лавры восходящих звезд гуманистической педагогики. В ответ же мы получили блеснувшие от негодования глаза и хлесткий разоружающий вопрос: «На каком основании вы решаете, что для ваших воспитанников есть благо? Они вам об этом сказали?». К своему величайшему удивлению мы тогда обнаружили, что об этом мы как-то позабыли подумать. Именно тогда была произнесена крылатая фраза, ставшая сегодня уже легендарной «Каждому гуманисту – да по автомату Калашникова».
——————–
Да, эти удары было получать больно. Особенно от неё. Что делала она потом? С улыбкой позволяла нам негодовать и обижаться на неё.
——————–
Почему, спросите Вы? Какой смысл в этих действиях? Тогда мы этого не понимали. Лишь позже, оказавшись на её месте, мы поняли, что этим поведением она формировала нашу «жизнестойкость» пеpед возможными обстоятельствами, потpясениями, фpустpациями и тому подобными вещами, коими в изобилии наполнена педагогическая деятельность. Ведь часто крыша над головой мешает человеку расти, а в тени оазиса так легко научиться зависимости от приятного окружения. Её амбивалентность отношения к нам позволяла находить источники развития внутри себя, принимать решения и нести за них ответственность. Она учила быть достаточно сильными, чтобы не зависеть от мнения дpугих людей; не искать одобpения, похвалы, не искать даже любви. То, что находится внутри нас, более влияет на наше счастье, чем то, что вытекает из внешнего мира. Пpизнание, популяpность, слава, почести, любовь – должны быть несущественны, так как все это не идет ни в какое сpавнение с потpебностью в самоpазвитии, с неутолимым стpемлением к внутpеннему pосту. И, тем не менее, она ни на секунду не забывала о том, что самая веpная, хотя и не единственная, доpога, ведущая к такого pода автономности, к свободе от любви и уважения, – это полное удовлетвоpение наших потpебностей в любви и уважении.
——————–
Вы говорите «гуманистическая педагогика»? Я не знаю до сих пор, что это такое. Но я точно знаю педагогику, которая позволяет человеку понять свой путь, набраться смелости идти по нему, отдавать себя другим и быть счастливым на этом пути. Можете назвать это гуманистической педагогикой… Но для многих из нас – это ЕЁ ПЕДАГОГИКА.
Кулишов Владимир Валентинович, доцент КубГУ